 |
|
(Из времён монголо-татарского ига)
« Он был и строен, и высок,
Он был красивей всех!..»
В. Боровицкая
Мои щёки горели,
Как восточные маки,
Когда в наше село
Приезжали баскаки.
Одного их них я
Среди них примечала –
Я пригожей его
Никого не встречала.
Развевались меха,
Кудри чёрные с гривой.
Он был стройный такой,
По-чужому красивый.
И вздыхали подруги –
Оли, Маши и Вари:
«До чего же хорош!
Если б был не татарин!»
Кто любовной стрелой
Был сильней из нас ранен:
Я – славянская дочь
Или ты, басурманин?
Стала я замечать,
Что за мной с интересом
Наблюдают глаза
С характерным разрезом.
Мог бы просто - в седло
И в Орду – на распятье,
Чтобы слушать потом
Стоны, слёзы, проклятья,
И в кибитке походной
Понатешившись вволю,
Подарить тёмной ночкой
Ятагану да полю.
Он меня пожалел –
Приручал осторожно.
Стало всё, что нельзя,
Между нами возможно.
Он шептал что-то мне
Непонятно и нежно,
И летели в траву
И кинжал, и одежда.
Лишь берёзы над нами
Головами качали,
То ли нас осуждали,
То ли нас поощряли.
Семь веков пролетело.
Всё забыто и стёрто.
Только генная память
Бродит в наших потомках.
И у русских мальчишек –
Приглядись с интересом! -
Голубые глаза
С характерным разрезом.
(Из дневника Феридэ)
«Слёзы дрожат у меня на ресницах…
Кямран, я ненавижу тебя! Коварный жёлтый скорпион!...
Любовь к тебе иссушила, вымучила мою душу и тело…»
Р. Н. Гюнтекин «Птичка певчая (Чалыкушу)
Хан-атлас – шелковистая кожа твоя.
Безупречно прекрасное тело.
Любовался аллах, создавая тебя.
Вот и я с восхищеньем смотрела.
Потерялся зрачок в черноте твоих глаз,
А лицо освещает улыбка,
Но в одном убеждаться пришлось мне не раз:
Верить ей – роковая ошибка.
Сказки-речи твои – как журчанье воды,
В жаркий день утоление жажды.
Но они – как мираж, как в пустыне сады.
О, я слушала их не однажды!
Ты умён, словно шах, ты речист, как мулла
И хитёр, как визирь при султане.
Только ложь – это ложь, а слова – лишь слова.
Ты – как нож в кровоточащей ране!
От любви не уйти, от себя не сбежать,
А страданья мне высушат душу.
Оттого не поёт и не может летать
Птичка маленькая чалыкушу.
Моя гордая Львиная спесь,
Новгородских кровей своеволье,
Северянки понятие «честь»
И всё то, что зовётся любовью,
Против Ваших гаремных идей,
Против Ваших восточных теорий
Взбунтовалось бесстыдству затей
И предложенной пошленькой роли.
Стать покорной себе приказать?
Быть одним из цветочков в букете?
Я хочу тебе, милый, сказать,
Что не буду ни пятой, ни третьей.
Русским жёнам, поверь, никогда
Не бывать у султанов усладой.
Коль не стала единственной я,
То другого мне даром не надо!
Пушкин прав был (как прав он всегда):
Не живётся славянкам в гареме,
И не может Мария любить
Там, где сладко и вольно Зареме.
Мне в наложницах дня не прожить.
Я предвижу трагедию снова:
Как Зарема, готова убить,
Как Мария, погибнуть готова!
Ни желать, ни любить, ни ласкать
«За компанию» я не умею.
И не ревность терзает меня,
Что–то большее, чем я владею:
Моя гордая Львиная спесь,
Новгородских кровей своеволье,
Северянки понятие «честь»
И всё то, что зовётся любовью.
|
|
