 |
|
Начал писать стихи в 2004 году, но лишь с 2009 он занимается этим серьёзно и основательно. На данный момент он состоит в нескольких творческих объединениях Череповца и является заместителем руководителя молодёжного ЛИТО. Печатался в череповецких сборниках "Северная Окраина", областном военно-патриотическом альманахе "Ермак", в альманахе конкурса "Золотая строфа", в литературно-краеведческом альманахе Кадуйского района "Семизерье", а также имеет собственный сборник стихотворений под названием "Галерея кристаллов".
Когда я шагаю под тёплым дождём,
Мне хочется верить, что капельки – слёзы,
Мне Господа хочется чувствовать в нём
И плакать, как перед иконою.
Но в мыслях, пожалуй, уже навсегда
Замёрзшими глыбами встали прогнозы...
Я знаю, что дождь – это просто вода,
Не горькая и не солёная.
Когда безмятежно светлы небеса,
Мне хочется верить, что солнце – живое,
Что в каждой травинке живут чудеса,
Суля нам лишь только хорошее.
Но как же, в конечном итоге, пусты
Попытки увидеть, потрогать святое,
Ведь солнце – лишь плазма, а травы, цветы
Чудес никогда не пророчили.
Когда я сжимаю в руках талисман,
Мне в магию очень уж хочется верить,
И верить, что это не самообман,
А сила души человеческой.
Но сказка сама признаётся, что лжёт,
Уроки-намёки слегка устарели,
И разум – единственный в мире оплот
Какой бы то ни было нечисти.
Когда я, уставший, пишу этот стих,
Мне хочется верить, что я ошибаюсь,
Что просто тоска в моём доме гостит,
Что гложет меня одиночество...
Смотрю я на небо, смотрю на людей,
Почти незаметно себе улыбаясь,
И в то, что поэт я, а не лицедей,
Мне верить особенно хочется.
Когда звёзды так близко, что можно до них дотянуться,
А теченье реки норовит унести тебя вдаль,
По-родительски нежно в тебе растворяют печаль
Этот сумрачный лес и луны золочёное блюдце.
И в тумане над полем, поросшим высокой травою,
Ты увидишь, как тайные образы мир осенят,
Словно сцены из фентези-фильма, что не был отснят,
Но чей славный сюжет безвозмездно открыт пред тобою.
Вдалеке замаячат фигуры в шикарных доспехах,
Чуть поодаль от них чьи-то мантии зашелестят.
Одинокая путница бросит испуганный взгляд
В твою сторону. Мимо промчится усталое эхо.
И когда всё начнёт становиться до боли знакомым,
Заискрится, играя меж сосен, янтарный рассвет...
Пред тобою возникнет величественный силуэт
Южной крепости, ставшей тебе и приютом, и домом.
Ты живёшь здесь лишь дни, но тебе они кажутся жизнью,
И условности перестают отравлять этот мир.
Ты вгляделся в него и увидел, как сквозь палантир,
Что он есть – вопреки всем сопутствующим анахронизмам.
Но наступит тот час, когда эта прекрасная сказка
Постепенно, деталь за деталью начнёт исчезать...
Ты допишешь историю, бросив перо на кровать,
И со светлой тоской снимешь эту незримую маску.
Девушка Лето, Вы мне улыбнулись
Солнцем в июльское утро,
И в тишине непроснувшихся улиц
Стало тепло и уютно...
Чувства вдруг стали мои бестелесны:
Кажется мне, что не здесь я,
А на опушке соснового леса
И головой в поднебесье.
Девушка Лето, Ваш взор будто сокол
Ввысь устремился куда-то,
И в вышине больше не одиноко
Белым пушистым котятам.
В Ваших глазах отражается небо
Отблеском тёмной лазури...
Я попрошу златокудрого Феба
Оберегать Вас от бури.
Девушка Лето, Вы тронули струны –
Струны ответили песней.
Мир в этот миг показался мне юным,
Даже нисколько не тесным.
Словно во власти какой-то причуды,
Я улыбаюсь рассвету,
Ибо вовеки веков не забуду
Столь ясноликое Лето.
Плавится мир / витражей и октав
В ослепительной / агонии / спектра!
Падают на пол / обломки оправ,
Не в силах / удержать / вектор
Совершенно / иного / ветра.
Передо мной – / чудеса хроматизма,
Здесь не семь цветов, / здесь их – / восемь!
Не ведал я, что мир / настолько светоносен,
Хотя разлагал жизнь, / как луч / призма,
Как зиму / время – / на весну, лето и осень.
Я изменюсь / до последнего кварка,
Свежим, / прелестным / нагряну,
Помня, что рвутся / мембраны,
Что разум гения / пылает / ярко,
Но рискует / сгореть / рано.
Вся ночь полыхала невидимым этим огнём,
Весь лес, даже время, пожалуй, незримо горело.
Костёр затухал, и меня умолял об одном:
Не слать в небеса от обиды проклятия-стрелы.
Зима поджигала собою мне руки и ноги.
Мне бредилось: пепел и снег становились как братья
И тихо шептались, как новорождённые боги,
Меня принимая в свои неземные объятья.
Он ветром холодным, как горе, сковал мне уста,
Он губы мои поцелуем зимы обездвижил.
– Зачем? – я спросил его, – ведь моя совесть чиста...
– Затем, – он сказал, – чтобы не говорил "ненавижу".
И правда, груз прежней обиды как будто исчез.
– Ты добрый, но кто ты? Ты голос моей лихорадки?
А может, ты снег или пепел? Луна или лес?
– Я всё, что назвал ты, я твой непокорный характер.
Застывшие ели тянулись к седым облакам,
И краски стекали вниз, как на промокших полотнах.
– Зачем? – я спросил его. Краски текли по щекам.
– Чтоб ты мог увидеть меня, когда станешь бесплотным.
Я видел и слышал жизнь леса и жизнь городов...
– Но я не готов... – прошептал я, не чувствуя эго.
– Не бойся, сын мой, я уверен, что ты был готов,
Ты сам говорил, что хотел для кого-то стать снегом...
Слово упало мне на руки
Тёмными синими пятнами.
Ноги становятся ватными.
Над головою – фонарики...
Падаю вмиг на колени я,
Трещины бегают по полу.
Зрители внемлют и хлопают,
Думают, что представление.
Я загибаюсь от тяжести
Слова, что мной произносится.
Боль отдаёт в переносицу
И дьяволёнком куражится.
Каждое произнесённое
Слово – в устах полыхание,
Словно больного дыхание,
Жгучее, неосвещённое.
Скрипкой дешёвой пиликая,
Муками слова питается
И воплотиться пытается
"Истина" тысячеликая...
Я заглянул в эти лики, но
Там я увидел безбожие,
На человека похожее,
Если незримое выкинуть.
Хватит. Острог ей – забвение.
Тихо, без грома, без молнии
Я отправляюсь в безмолвие,
Чтоб возродить вдохновение.
Жаль, что так грубо порезано...
Жаль, что так грубо расколото...
Самое чистое золото,
Сердце хорошей поэзии.
Горели весь вечер
Стеклянные свечи,
И все танцевали
Под звуки рояля.
И ты танцевала,
И я танцевал,
И незабываемым
Был этот бал.
А время летело
К пурпурным пределам,
К рассветным порогам
И дальним дорогам.
По-новому терпки
Прощанья слова.
Любовь долготерпит,
А сердце – едва...
Начало. Все константы по нолям,
В ином пространстве бродит мой рассудок –
Сейчас я поделю всё пополам,
Взяв в руки нити неизвестных судеб.
И всюду побегут ряды Фурье,
А я продолжу расщеплять пустоты
На бытие и антибытие,
Из тьмы и света выделяя ноты.
Небесными телами напишу
Сказание о том, как поделилось
Безмолвие на музыку и шум,
Как на аспекты равновесной силы.
Рождение и смерть разъединю,
А вечность обращу в моря песчинок,
Направив время к завтрашнему дню,
И для всего появятся причины.
Вот так я сотворю две стороны,
А жизнью – нареку барьер меж ними,
И те, кто в нужной степени умны,
Не будут жаждать заглянуть за ширму.
Пусть Хаос запечатан за стеклом,
И в королевстве властвует Порядок,
Но даже в мире, где еды полно,
Запретный плод неодолимо сладок.
Найдёт себя мой собственный Вольтер,
Высмеивая поклоненье звёздам,
И люди станут рваться за барьер,
Показывая пыл и скрупулёзность.
А я позволю – я им дам венец.
Пусть Танатос зовёт их души к свету.
И будет милосердным их конец,
Как будто бы написанный поэтом.
Вот и всё, я стою пред тобою, повержен,
Опираясь на меч, что едва меня держит.
Открываю глаза, – наконец, как твой брат, -
Сознавая, что я натворил.
Улыбнись мне, пожалуйста, Рюдо, братишка...
Я хотел защитить тебя, может быть, слишком,
Оттого вожделел стать сильнее стократ,
Чем в итоге себя отравил...
А ты помнишь, в лучах золотого заката
Мы с тобой дали самую важную клятву
Своё сердце, как сталь, безупречным хранить
И служить правосудию впредь?
Как легко обесценить свои идеалы,
Когда руки от крови предательски алы,
И как просто впоследствии похоронить
Луч надежды, способный согреть.
Я стал сильным, но жертва безмерно большая.
Я забыл: сила служит, не порабощает...
Правосудия нет на холодном клинке,
Оно может быть только в душе.
Я поддался не Вальмару, только себе лишь,
И ни совесть, ни сердце моё не отбелишь,
Но я всё ж ухожу на покой налегке,
Не в иллюзии, не в мираже...
Небо в сумерках будто всё ближе и ближе,
Окровавленный лоб мой прохладою лижет...
Я легко отпускаю свой Идол, свой меч,
Отдаваясь остывшей земле.
Мои пальцы скользят по его рукояти...
Рюдо, брат, ты избавил меня от проклятья -
Вслед за ним груз отчаянья падает с плеч,
И за это – спасибо тебе...
У лестницы, ведущей в небеса,
Спускавшейся на переулок свыше
Застыл, заворожён, презренный нищий,
Который просто верил в чудеса.
У остальных же время – по часам,
Они, как хищники, глотают пищу,
И лестниц в облака давно не ищут,
Тем паче им пока туда нельзя...
А лестница была как путь в нирвану,
Ступени, как у солнечного храма,
Сияли безупречной белизной.
В весенний полдень он ушёл на небо
Туда, где никому не нужно хлеба,
И где он будет принят, как родной.
|
|
